Публикуется по изданию:
С.Н. Рерих. Выступление на научной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения Н.К. Рериха, в Академии художеств СССР. Москва, 25 ноября 1974 г. // «Будите в себе Прекрасное…»: к 110-летию со дня рождения С.Н. Рериха: сборник. В 2 т. М., 2015. Т. 1: 1938–1988. С. 149–159.
Выступление на научной конференции, посвященной 100-летию
со дня рождения Н.К. Рериха, в Академии художеств СССР.
Москва, 25 ноября 1974 г.
Сегодня для меня знаменательный день – обсуждение творческого наследия Николая Константиновича, моего отца. Многое мне хотелось бы вам сказать, очень многое. Многим хотелось бы с вами поделиться.
Как вы сами знаете, многогранность личности Николая Константиновича требует очень пристального, очень близкого изучения. Пройдёт ещё много лет, прежде чем всесторонне будут оценены личный вклад Николая Константиновича в сокровищницу культуры человечества и его глубокое провидение в будущее. Его книги заключают в себе самые замечательные мысли, объединяющие мысли и чаяния всех народов всех стран. Но всё это ещё дело будущего.
Я очень счастлив, что сегодня именно здесь, в Академии художеств Советского Союза, мы начинаем изучение его замечательной деятельности и постараемся описать и запечатлеть хотя бы некоторые стороны его замечательной личности. Для начала я хочу вам прочесть несколько слов из моей статьи, опубликованной в Америке [1]. Это общедоступная статья о Николае Константиновиче, с которой, может быть, вам будет интересно познакомиться. А затем мы перейдём к обсуждению некоторых этапов его жизни, которые, [как] говорил Владимир Семенович [Кеменов], представляют особый интерес, так как мало известны. «Как описать обычными словами эту поистине необычную жизнь, как охарактеризовать её и как воздать ей должное? Когда я думаю о своём отце и вспоминаю своё длительное близкое общение с ним, я вижу, как над всеми его изумительными достижениями и его вкладом в нашу культуру возвышается личность художника, его неповторимая индивидуальность.
Добрый и терпеливый, никогда не терявший попусту ни секунды времени, гармонично сочетавший состояние напряжённости и ощущения благожелательства, всегда приносивший пользу людям и всегда думавший о благоденствии окружавших его людей, он как личность являет собой совершенный образец человека, для которого жизнь стала великим подвигом, высоким служением. Всю свою жизнь он щедро дарил свой огромный талант людям, и лишь в отдалённом будущем может быть полностью оценено по-настоящему и понято сделанное им.
Когда я думаю о своём отце, меня переполняет невыразимое чувство любви и уважения к нему за всё то, что он дал и без конца продолжает давать нам. Он был истинным патриотом и горячо любил свою Родину, но он также принадлежал всему миру. Весь мир был полем его деятельности. Всё человечество было для него собратьями. Каждая страна представляла для него особый интерес и [имела] особое значение. Каждая философия, каждое учение жизни были для него только путём к совершенствованию, и жизнь для него была великими вратами в Будущее. Его прекрасная картина “Клад захороненный” [2] – это, возможно, глубокий символ его огромных достижений и необыкновенной жизни. Он во всём стремился к отображению прекрасного, и мысли его мастерски воплощены в его живописи, в литературном творчестве и всей его жизни.
Вторая половина его жизни была тесно связана с Гималаями. На этом дивном фоне он раскрыл нам духовные устремления бесчисленных искателей, которые приходили к этим могучим горам в поисках истины. Гималаи были для него источником постоянной творческой радости.
Ни один художник не писал горы так, как мой отец. Его Гималаи излучают на нас всё своё несравненное богатство света, красочности, невыразимое величие, высокие мысли, которые символизирует само слово “Гималаи”. Он действительно заслужил звание “Мастера гор”. Через все его полотна и литературные произведения проходит неразрывной нитью великий [зов] Учителя, призывающего учеников бороться за новую, лучшую жизнь, – жизнь, исполненную красоты и совершенства.
Он являлся для меня воплощением слова и дела – как говорил Платон, от прекрасных образов мы перейдём к прекрасным мыслям и от прекрасных мыслей – к прекрасной жизни, а от прекрасной жизни – к Абсолютной Красоте [3].
Мой отец и моя мать были наделены несравненной гармонией двух соответствующих друг другу людей, которые поняли высокие идеалы жизни и прошли по жизненному пути как совершенный образец взаимного понимания и совершенства. С огромным трудом можно найти примеры, когда великий художник оказывается ещё более великим человеком. Мне выпало счастье видеть [этот живой пример] в лице моего отца и моей матери. И их светлые образы навсегда останутся для меня источником величайшего вдохновения и величайшего счастья.
Хотя сейчас мы празднуем первое столетие со дня рождения Николая Константиновича, я чувствую, что со временем каждые сто лет будут отмечены ещё большим признанием и признательностью народов. Сейчас мы возжигаем лишь первый огонёк той дани, которую мы воздаём великой жизни. Но за ним в отдалённом будущем разгорится яркое пламя благодарности и признания».
Это из моей статьи о Николае Константиновиче.
Теперь я хотел бы осветить вам некоторые периоды, о которых упомянул академик Кеменов и которые он счёл очень интересными и важными в жизни Николая Константиновича, так как о них сравнительно мало известно. Это период с 1916 г. по 1923 г., то есть период, когда Николай Константинович оказался за границей и так или иначе был оторван от России.
В 1916 г. Николай Константинович заболел воспалением легких. И так как болезнь эта затянулась, то доктора, которые его лечили, после долгих консультаций решили, что Николаю Константиновичу нужно уехать из Петербурга и поехать туда, где более сухой, более здоровый климат. После совещания было решено, что подходящим будет климат Сердоболя (Сортавалы) на севере Ладожского озера. И тогда мы вошли в контакт с ректором [учительской семинарии] в Сердоболе профессором Реландером, который очень любезно предоставил Николаю Константиновичу своё имение «Пюхенгам» около Сердоболя [4]. Мы приехали туда только на время, чтобы переменить климат и дать возможность Николаю Константиновичу избавиться от так называемой пневмонии – воспаления легких. Климат там действительно был очень здоровый, сухой, и, конечно, на чистом воздухе здоровье Николая Константиновича стало быстро поправляться. Ладога дала ему какое-то новое устремление идей. Так он начал писать этюды ладожских шхер, Валаам. Картина «Святой остров» [5] написана тогда [же]. И в это время, как вы знаете, события Первой мировой войны отрезали нашу семью от Петербурга, от России [6]. Германский фронт проходил через Выборг, и германское командование хотело захватить всю эту территорию для десантов и операций против Петербурга. Мы оказались отрезаны от России.
Жизнь в Сердоболе значительно осложнилась. Стало трудно получить припасы. Всё стало другим. И, конечно, Николай Константинович, Матушка должны были принять какое-то решение, чтобы выйти из создавшегося трудного положения. Всегда полный энергии, Николай Константинович немедленно решил, что лучше всего будет поехать в Скандинавские страны.
Так случилось, что в 1914 г. в г. Мальмё состоялась большая выставка русского искусства [7], и там осталось много картин Николая Константиновича. Так что организовали из них выставку в Швеции, в Дании и попутно в Гельсингфорсе [8]. Таким образом мы переехали из Финляндии в Швецию, оттуда в Норвегию, где пробыли недолго. Выставка прошла с большим успехом. Многие картины были приобретены музеями, частными коллекционерами [9], и многие насущные проблемы были разрешены.
Следующим этапом была Англия. Сергей Павлович Дягилев, [находившийся] в Англии, очень хотел, чтобы Николай Константинович приехал в Лондон [для того, чтобы там начать с ним] новый русский сезон [10] в Ковент-Гардене. Мы приехали в Англию. Там Николай Константинович организовал свою выставку [11], которая прошла с очень большим успехом, и Ковент-Гарден заказал ему целую серию декораций, костюмов к постановк[ам] русских опер [12].
Так начался новый период деятельности Николая Константиновича. Он всегда и во всём, как вы видите, работал именно «на русской ниве». Все оперы были русскими: «Снегурочка», «Князь Игорь», «Царь Салтан» и другие постановки. Они шли с большим успехом, и также выставки Николая Константиновича в других городах [13] тоже пользовались очень большим успехом. Жизнь Николая Константиновича как художника, как общественного деятеля, как большого деятеля культуры, конечно, нашла там новое претворение. К нему тянулись очень многие – люди разных течений. И опять забила вокруг него обильная художественная жизнь.
Мы были в Лондоне приблизительно год. Я не упомянул, что одним из главных направлений внимания Николая Константиновича была Индия, то есть устремление к Индии. Он всегда мечтал и надеялся, что когда-нибудь сможет осуществить свою мечту и посетить Индию, познакомиться с её культурой и искусством. В Лондоне мы встретились с Тагором. Рабиндранат Тагор после получения Нобелевской премии [14] был в Лондоне, путешествовал по Европе и Америке. Именно Тагор дал первую оценку произведениям Николая Константиновича на индийские мотивы. Тагор был великим поэтом и не только великим поэтом: он был замечательно богатой личностью, человеком глубокой культуры, и, конечно, его внутренняя, духовная жизнь нашла самый живой отклик у Николая Константиновича. Тагор горячо убеждал Николая Константиновича посетить Индию. Хотя Николай Константинович тоже об этом мечтал и обдумывал, как это организовать, в то время это было трудно осуществить. Были известные затруднения, в том числе и финансовые затруднения, потому что именно в этот момент заказы, на которые Николай Константинович рассчитывал, не смогли осуществиться. Поэтому Николай Константинович принял приглашение доктора Р. Харше, директора Чикагского института искусств, приехать в Америку для показа своих произведений [15]. В 1920 г. мы добрались до Америки. Там у Николая Константиновича началась кипучая и богатая творческая жизнь.
Зинаида Григорьевна Фосдик, которая сегодня [здесь] в гостях, стала первой сотрудницей Николая Константиновича в Америке. Вся жизнь Николая Константиновича, его творческая жизнь, так или иначе была связана [также] с Зинаидой Григорьевной. Всю свою жизнь Зинаида Григорьевна очень высоко пронесла именно знамя Николая Константиновича. Она была верным стражем, следовала за всеми его начинаниями и в меру своих возможностей и сил она действительно во всём помогала Николаю Константиновичу и работала с ним. Я очень счастлив именно тем, что сегодня, [на] юбиле[е] Николая Константиновича, Зинаида Григорьевна с нами.
С 1920-х гг. началась кипучая, активная общественная деятельность Николая Константиновича в Америке. Им была создана целая серия учреждений культуры [16], и Зинаида Григорьевна принимала очень большое участие во всей этой работе. Она заведовала школами Института Объединенных искусств, которые Николай Константинович основал в Америке. Она была вице-президентом других учреждений, и большой стаж её сотрудничества с Николаем Константиновичем с 1920 по 19[47] г. доказывает её внутренние устремления и преданность идеалам Николая Константиновича. [За] это я ей очень благодарен.
Николай Константинович основывал эти культурные организации на новых началах. Он хотел воплотить свои идеалы, чтобы искусство вошло в жизнь, вошло широко, было доступно народу. Он хотел, чтобы осознание красоты было ведущим началом, чтобы искусство входило в повседневную жизнь человека. Он говорил, что если мы украсим жизнь, внесём искусство в наши больницы, тюрьмы, обогатим нашу жизнь, то у нас не будет тюрем. Он хотел, чтобы именно искусство было таким ведущим началом в жизни. Поэтому наши учреждения в Нью-Йорке организовывали выставки всюду – в госпиталях, в школах, в тюрьмах и повсюду, где можно было продвинуть идею искусства и красоты. Впоследствии из этих культурных учреждений был основан Музей имени Николая Константиновича [17].
Много было сделано. Одним из очень больших планов Николая Константиновича было создание в [будущем] научно-исследовательского института в Гималаях. Но до этого, в 1923 г., Николай Константинович осуществил свою мечту давних лет поехать в Индию. Таким образом начался новый замечательный период его деятельности на новых основах – его путешествия не только по Индии, но и по Центральной Азии, Тибету, его возвращение в Индию, основание этого института и уже последующая жизнь и работа на Востоке.
Одновременно [был утвержден] его Пакт охраны памятников культуры – Пакт Рериха, о котором Владимир Семёнович вам говорил, и деятельность Николая Константиновича уже как бы разлилась по всему миру – не только в Америке, Европе, но уже она вошла и в жизнь Индии, и Азии. По результатам совершённого только в эти годы вы можете судить, сколько он действительно сделал.
И хотя его общественная деятельность отнимала у него всё-таки много времени, которое он мог бы уделять искусству, она не сказалась на творчестве. Где бы он ни был, в каких бы условиях он ни находился, он всегда писал картины, но и не только картины – писал и свои книги, и свои дневники. И это было возможно только благодаря строгой самодисциплине. Николай Константинович всегда верил, что труд очищает нашу жизнь, что человек должен трудиться и через труд он разрешит свои насущные проблемы и поднимется на следующую ступень эволюции. Сам Николай Константинович был как бы олицетворением этой мысли, потому что всю свою жизнь он именно трудился. День его начинался очень рано – он вставал в пять часов утра и сразу приступал к работе над картинами и записями; если же были другие задания – включался в жизнь текущего дня. Интересно, что Николай Константинович, несмотря на то, что столько сделал, никогда не торопился, не суетился, никогда не повторялся. Это мы видим по его картинам. Он всегда работал в размеренном темпе, я бы сказал – не в быстром темпе. Когда он писал (у него был ясный крупный почерк), то писал медленно. Но его мысль была сгармонизирована со скоростью писания, так что он мог дать законченную мысль без каких-либо поправок. Также, когда он писал картины, у него был определённый план. План был основательно разработан, и он ему следовал, никогда не торопясь. Но в результате поспевал сделать гораздо больше, чем другие, которые старались как можно больше написать или что-то сделать.
У него не было, так же как не было и у Елены Ивановны, так называемой светской жизни. Их это совершенно не интересовало. Поэтому они не тратили времени на пересуды. Весь день с утра до поздней ночи был занят какой-нибудь полезной работой. Днём были встречи, которые входили в орбиту общественной деятельности Николая Константиновича. Он делал также свои записи, очень любил слушать музыку в перерыве (это его освежало) и затем до позднего вечера продолжал свою работу. И так всегда день его был полностью занят кипучей творческой деятельностью. Когда он путешествовал в Гималаях, то, конечно, был вынужден отрываться от налаженной работы. Путешествия физически бывали очень трудными. Когда же он приезжал на какую-то стоянку, пока разбивался лагерь, он немедленно садился записывать свои впечатления. Таким образом, день вообще никогда не был потерян. И благодаря этой замечательной дисциплине жизни он смог оставить нам такое богатое наследие.
Николай Константинович обладал совершенно изумительной памятью: если он что-то услышит или прочитает, то это навсегда оставалось при нём, он мог вспоминать самые сложные тексты, какое-нибудь стихотворение, которому его учили в детстве, он помнил полностью всю жизнь. Это очень помогало ему в работе. Богатая одарённость вместе с дисциплиной жизни, которую он считал необходимой для каждого человека, помогли ему подняться на высшую ступень развития. Николай Константинович всегда думал, что в конце концов главная задача жизни – это самоусовершенствование. Искусство или какие-либо другие творческие достижения могут быть очень большими, но в центре внимания остаётся жизнь самого человека, его личности. Он считал, что его творческая жизнь, его искусство – это только пособники самоусовершенствования. Он всегда работал над самим собой прежде всего. Он хотел подняться над тем, кем он был, и закончить свою жизнь более совершенным человеком. Это, конечно, было кредо его жизни. Потому что он считал, что наша главная задача в жизни именно осознать самого себя. И в этом он преуспел. Он действительно стал совершенно исключительным человеком – человеком мудрости, человеком замечательных личных качеств. Я очень много встречал людей во всём мире, очень больших людей, но такого человека, как Николай Константинович, я ещё не встретил.
Думаю, я уже утомил вас, ведь ещё очень много нужно прослушать.
В.С. Кеменов: Хотелось бы услышать о контактах Николая Константиновича.
С.Н. Рерих: Жизнь его богата этими контактами настолько, что описать всё это было бы трудно. Но я знаю, что он очень чтил, например, Рокуэлла Кента, почитал Сарджента, который очень часто бывал у Николая Константиновича. Было много молодых художников, которых Николай Константинович просто любил.
Но, как я сказал, в Лондоне главным для него были контакты с Тагором, семьей Тагора. Мы тогда довольно часто встречались с Тагором. И после нашего отъезда в Америку он тоже [прибыл туда, и] мы опять неоднократно встречались.
Альберт Эйнштейн был одним из членов нашего университета, в Доме [18] был почетным советником [19]. Николай Константинович с большим уважением относился к Эйнштейну, к его личности, потому что Эйнштейн был не только большим учёным, но также очень большим человеком.
Кроме того, в Америке у нас были контакты с Сергеем Прокофьевым. Он тогда писал оперу «Любовь к трем апельсинам» (1921). Я очень живо помню встречи с Прокофьевым. Он к нам приходил довольно часто, играл на рояле, показывал свои последние этюды. Моя Матушка очень любила его «Бабушкины сказки» [20] и другие произведения.
И Рахманинов бывал у нас. Он был не только замечательным пианистом, может быть, самым блестящим пианистом мира, но был также замечательным, всесторонне одарённым музыкантом, с собственным подходом ко всему, внутренней большой музыкальностью и, конечно, это была тоже личность – прекрасный человек.
Вообще было столько встреч, что всех не упомнишь! Но вот эти выделялись на общем фоне.
В Америке были большие художники, как Беллоуз, Слоан, и мы входили с ними в контакты. В Америке была большая культурная жизнь. Она развивалась после войны [21], люди горели новыми интересами, и, конечно, они откликались на зов Николая Константиновича – зов большой прекрасной и богатой творческой жизни.
Теперь я на этом закончу, потому что о следующем периоде жизни – жизни в Индии – мы поговорим, может быть, как-нибудь в другой раз.
[1] Roerich S. My Father // Nicholas Roerich. 1874-1974. New York, 1974.
[2] Речь идет о картинах Н.К. Рериха: «Клад захороненный» (1917). Из серии «Героика». Холст, темпера. 48,5х76,5 см. Музей Николая Рериха (Нью-Йорк); «Клад захороненный» (1947). Холст, темпера. 91 х 150 см. Из коллекции Музея имени Н.К. Рериха (Москва).
[3] С.Н. Рерих приводит переосмысленную Н.К. Рерихом идею из диалога Платона «Пир» (210b). См.: Платон. Собрание сочинений. В 4 т. М.: Мысль, 1993. Т. 2. С. 120-121.
[4] Имение О. Реландера находилось на берегу Юхинлахти – «Залива Единения».
[5] Речь идет о картине Н.К. Рериха «Святой остров» (1917). Холст, темпера. 49 х 77 см. Государственный Русский музей.
[6] В январе 1918 г. Финляндия объявила о своей независимости и закрыла границы с Россией.
[7] Международная Балтийская выставка состоялась в Мальмё (Швеция) в 1914 г. В отдельном зале были показаны 28 произведений Н.К. Рериха, в числе которых эскизы декораций к пьесе М. Метерлинка «Принцесса Мален» и к постановке оперы А.П. Бородина «Князь Игорь», кавказские этюды, «Варяжское море» и др.
[8] Персональная выставка произведений Н.К. Рериха (около 137 картин) 8 ноября 1918 г. открылась в Стокгольме в Выставочном зале Гуммесона, с 3 по 23 января 1919 г. состоялась в Копенгагене в Овенлюссален на Бредгаде, с 29 марта 1919 г. прошла в Гельсингфорсе (Хельсинки) в салоне Стриндберга.
[9] С выставки были проданы картины: «Cor Ardens», «Черная гора», «Вечное ожидание», «Покой», «Водский церковный приход», «Вход в часовню» (куплена Национальным музеем в Стокгольме, Швеция).
[10] Постановки русских опер и балетов в программе «Русских сезонов» С.П. Дягилева впервые состоялись в 1909 г. в Париже и в дальнейшем проходили ежегодно. С началом Первой мировой войны представления прекратились. В 1917-1929 гг. С.П. Дягилев возобновил «Русские сезоны» с новым составом труппы.
[11] В Лондоне 29 апреля 1920 г. открылась выставка произведений Н.К. Рериха «Очарования России» (198 картин).
[12] В 1919 г. в Лондоне в Ковент-Гардене состоялось представление оперы А.П. Бородина «Князь Игорь». Постановки опер Н.А. Римского-Корсакова «Снегурочка» и «Сказка о царе Салтане», М.П. Мусоргского «Хованщина», запланированные С.П. Дягилевым в 1919 г., не были осуществлены.
[13] Н.К. Рерих получил заявки на проведение своей выставки в городах: Лидс, Шеффилд, Манчестер, Ливерпуль. После Лондона выставка была показана в Уортинге.
[14] Р. Тагор стал лауреатом Нобелевской премии по литературе в 1913 г.
[15] В 1920-1922 гг. в США состоялось большое выставочное турне Н.К. Рериха. Картины были показаны в 28 городах США.
[16] В США Н.К. Рерихом были созданы культурно-просветительные организации: Мастер-Институт Объединенных Искусств (Master Institute of United Arts), основанный в 1921 г. и включающий факультеты музыки, живописи, архитектуры, скульптуры, оперного пения, балета, драматического искусства, литературы, лингвистики; Объединение художников «Cor Ardens» («Пылающее сердце»), основанное в 1921 г.; Международный художественный центр «Corona Mundi» («Венец Мира»), основанный в 1922 г.
[17] Музей Рериха был основан в 1923 г.
[18] Master Building – высотное здание в Нью-Йорке, где размещался Мастер-Институт Объединенных искусств и Музей Рериха.
[19] А. Эйнштейн был почетным советником Музея Рериха в Нью-Йорке.
[20] Речь идет о произведении С.С. Прокофьева «Сказки старой бабушки» (1918).
[21] Речь идет о Первой мировой войне, события которой вытеснили значительное количество деятелей искусства из Европы в Америку.
